Исцеление Перекрестка - Ник О`Донохью

«Славная старушка Фрида. Ты можешь плюнуть в ее чашку, и она поблагодарит тебя, прежде чем вылить свой кофе». Девушка наклонила голову еще ниже, придвинула к себе рюкзачок с книгами и ничего не ответила.

Конфетка, наблюдая за ней, проворчал:

— Ну, думаю, жаловаться на то, с кем тебе предстоит работать, ты уж точно не будешь.

Фрида с радостью предвкушала совместную работу с Коди. Он всегда такой жизнерадостный. Фриде хотелось бы самой ощутить что-то подобное. — А кто это?

— Валерия Уайт.

Улыбка Фриды погасла. Валерия была из тех, кого сводки новостей именовали первопроходцем: первая чернокожая студентка в ветеринарном колледже. Штат Виргиния, несмотря на все перемены последних тридцати лет, все еще не избавился полностью от наследия расизма.

Валерия имела раз в шесть больше комплексов, чем сама Фрида, и это все время проявлялось. Фриде было особенно трудно иметь с ней дело, потому что ее собственный родной город населяли по преимуществу белые; она вечно ходила вокруг Валерии на цыпочках, боясь сказать или сделать что-то не то. Фрида подозревала, что в результате Валерия не испытывает к ней ничего, кроме презрения.

— А еще кто?

— Мэтт Лютц.

— Ox… — Единственный человек, перед которым, как вечно молилась Фрида, она не должна никогда, никогда выглядеть дурой.

— Если ты кончила приплясывать от радости, мне, пожалуй, следует вернуться к делам.

Фрида уже была за дверью, когда раздался спокойный голос Конфетки:

— Фрида.

Девушка повернулась и остановилась в дверях.

— Тебе полагалось бы сказать: «Это просто сон». Перед Фридой промелькнуло яркое воспоминание о сне прошлой ночи: полностью выбритый котенок, по животу которого тянется сделанный Фридой кривой шов; котенок трогает ее лапой и жалобно мяучит, а шов расходится, и животное разваливается на глазах…

— Прошу… Прошу прощения, — ответила она беспомощно.

Конфетка посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

— Несколько лет назад мы столкнулись с проблемой: одна из студенток попыталась похитить лекарство из аптеки.

Фрида постаралась изобразить интерес, гадая, какое отношение это все имеет к ней.

— Как выяснилось, препарат был нужен ей для того, чтобы безболезненно совершить самоубийство. Теперь мы лучше храним лекарства, хотя и тогда не были безалаберными.

Нагрузка на студентов достаточно велика. Мы стараемся понять, как на них отражается стресс: это ведь то, что всегда будет присутствовать в работе ветеринара. Поэтому нас беспокоит возможность самоубийств среди студентов. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.

Ах…

— Мне это никогда не приходило в голову, — твердо ответила Фрида.

Закрывая за собой дверь, она подумала: «Такое никогда и не придет мне в голову. Я никогда не умру из-за случайности, никогда не совершу самоубийства и, несмотря на то, чего мне хотелось бы, всегда буду придерживаться этого решения».

Она прогнала эту мысль, как делала всегда, и отправилась в библиотеку.

Глава 2

Бидж отодвинула в сторону чашку чая, которого ей не хотелось, и прошла в комнату отдыха, чтобы привести себя в порядок. Можно было, конечно, воспользоваться зеркалом в зале для церемоний, но она не могла представить себе в такой ситуации свою мать; значит, и для нее это не подходит. Бидж впервые была на похоронах в качестве представительницы своей семьи.

Флюоресцентные лампы заставляли даже ее загорелую кожу выглядеть бледной. Бидж была в хорошей форме, но это освещение придавало ей анемичный вид. По привычке она стала искать симптомы болезни, потом быстро тряхнула головой, поправила жакет, получше заправила блузку и безуспешно попыталась пригладить волосы — слишком много странных ветров лохматило их за последнее время.

— Сошлюсь на выезд на пляж, если кто-нибудь спросит, — пробормотала она себе под нос. Было очень важно остаться незаметной и выглядеть как все.

Выглядеть так, как надо, было важно. Бидж вспомнила, как ее мать в таких случаях перед зеркалом в передней поправляла юбку, решительно одергивала рукава жакета — жакета более темного и строгого, чем любая одежда матери в другие дни. «Куда ты?» — спрашивала Бидж.

«Общественное мероприятие, — твердо отвечала ей мать, долго всматриваясь в собственное отражение. — Я должна представлять нашу семью». Она бывала серьезна и решительна — она, которая всегда все делала смеясь и с увлечением…

Прошло пятнадцать месяцев со дня смерти матери, ее похороны были самыми последними в семье. И вот теперь настала очередь Бидж выполнять те же обязанности.

Дорогу к похоронному бюро обозначали указатели, но даже не будь их, Бидж легко нашла бы дорогу. Она припарковала машину и быстро, хотя и несколько неуклюже из-за высоких каблуков парадных туфель прошла через площадку ко входу. Бидж вежливо кивнула швейцару — молодому человеку лет двадцати, на лице которого было написано сочувствие, но вовсе не печаль.

— Семейство Салем?

— Нет, Честертон… То есть да, спасибо. — Бидж представила, как ее мать снова и снова приезжала на похороны родственников, никогда ничего не говоря ни ей, ни Питеру. Бидж подошла к книге, лежащей на столике, и расписалась в ней: «Бидж Воган»; поколебавшись секунду, она добавила: «Абонентный ящик 795, Кендрик, Западная Виргиния». Зал для церемоний был украшен со вкусом. Викторианский стиль как нельзя лучше отвечал чувству, что смерти подобает торжественность ушедших веков. Простой ковер цвета шербета застилал пол, сочетая элегантность с прочностью асфальта. Бидж крепко стиснула в руке предписанную обычаем черную сумочку, которую она купила всего час назад, и прошла через зал, кивая тем, кто, как ей казалось, пытался ее узнать.

Лежащая в гробу женщина была страшно худа, и даже искусство кладбищенского гримера не смогло придать ее лицу безмятежный покой. Бидж присмотрелась внимательнее.

Она была ветеринаром, но и в человеке могла различить красноречивые признаки: мускулы, долго не получавшие нервных импульсов, атрофировались, поза, традиционно приданная телу кладбищенскими служителями, не была естественной для этой женщины. Тетя Кэтрин умерла после тяжелой болезни.

Бидж пробормотала молитву, закончив ее благодарностью от всего сердца за то, что теперь она сама не придет к такому же концу.

— Хелло! — Толстая седая женщина в черном грубошерстном костюме подошла вплотную к Бидж и остановилась рядом — чересчур близко. — Ты ведь дочка Лорел, верно? — Она крепко стиснула обе руки Бидж. — Я тебя помню. Спасибо, что приехала. Не очень достойные похороны, — пробормотала она, — на достойные похороны все должны бы приехать с поминальными пирогами для раздачи бедным. — Заметив недоуменный взгляд Бидж, она снизошла до того, чтобы назвать себя: — Элизабет Честертон Блаунт.